Читаем без скачивания Боги, которые играют в игры - Глеб Кащеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Батареи топили плохо. Иногда казалось, что здание даже накапливало ночной холод так, что днем в нем было прохладнее, чем на улице.
Я надел на свитер еще и пальто, натянул перчатки и вновь подошел к окну. Сквозь черную сеть веток с остатками желтой листвы вдалеке проглядывала река.
Санаторий, находившийся на острове посреди реки, имел с берегом только паромную связь. Вопреки расписанию, паром категорически отказывался ходить два раза в день, и подплывал к острову только по вызову – когда у проживающего в санатории заканчивалась путевка. Так как санаторий, по советской привычке, жил строго определенными заездами, то все нынешние обитатели его появились здесь одновременно, и уехать, по идее, тоже должны были одновременно. Поэтому мне еще ни разу не удавалось увидеть грязно-белое пятно парома на волнах реки. Ни разу до этого момента.
С каким-то неожиданно-радостным волнением я наблюдал за приближающимся паромом. Что бы он ни нес на себе – это гарантировало хоть какое-то изменение в набившем оскомину заплесневелом постоянстве жизни санаторных обывателей.
Спустившись на первый этаж, я наткнулся на Петра Николаевича, мрачно восседавшего в инвалидном кресле, словно на троне. По слухам, обитатель кресла в прошлом был актером какого-то театра. Значимость театра и величественность ролей сильно зависела от степени дружественности отношений рассказчика с Петром Николаевичем. Бывший артист имел неприятную тенденцию отлавливать слушателей в фойе санатория и, прицепившись словно рыба прилипала, начинать жаловаться на тяжелую судьбу бывшей знаменитости, незаслуженно забытой неблагодарными зрителями. Я попытался было проскользнуть за спиной инвалида незамеченным, но слух у старика был не по годам хорош – моментально развернувшись в кресле тот воскликнул хорошо поставленным скрипучим голосом:
– А, Иван Михайлович, вечер добрый. Как вам сегодняшняя погода?
Погода уже вторую неделю царила на улице совершенно одинаковая – пасмурная, преисполненная туманами мерзость.
– Вечер добрый. Погода отвратительна, как всегда. Прошу меня простить, но я спешу встретить паром. Представляете – впервые за столько времени кто-то новый приезжает.
– Голубчик, все это суета сует. Вот поживете с мое. Меня, кстати с утра радикулит беспокоит. Видимо к перемене погоды. Боюсь, как бы дожди не зарядили. Я вот вчера Ирине Семеновне жаловался на суставы. Вы же знаете, у меня артрит. Так представляете, что она ответила?
– Боюсь даже предположить, – вздохнув, ответил я и с тоской поглядел на дверь. Паром уже должен был подойти к пристани. Жалобы актера на свое здоровье могли продолжаться бесконечно. Причмокивая губами и брызгая на собеседника слюной, он подолгу смаковал каждый очаг боли или беспокойства на своем немолодом теле, обвиняя всех окружающих докторов в некомпетентности. Избежать же своей порции жалоб не удавалось никому. Сбежав сейчас, я попал бы в черный список недослушавших, и скрипящая инвалидная коляска будет охотится за мной по коридорам уже вполне целенаправленно. В крайнем случае, если охота не удастся, старик встретит его на ужине – перед дверью столовой, сядет рядом, и весь ужин будет смердеть и брызгать слюной с кусочками пищи в чужую тарелку, в деталях описывая какой-нибудь приступ геморроя. Все возражения собеседника актер просто не слышал. Ему надо было либо не попадаться на глаза, либо получать свою порцию в режиме лайт, сразу как был отловлен.
Я прослушал лекцию о лечении артрита грязями, и рассуждения о том, что местные доктора в лице Ирины Семеновны ничего не смыслят в грязях. На мое счастье, в этот момент безнадежно скребя когтями по мрамору из дверей показался втаскиваемый на поводке скотч терьер, возглавляемый своей монументальной хозяйкой. Петр Николаевич заметно оживился и, громко воскликнув: «Анна Павловна! Как вам сегодняшняя погода?», – потерял ко мне всякий интерес и покатил ближе ко входу, специально наезжая колесом на провисший поводок, тем самым лишая даму собачкой возможности маневра, ибо хозяйка собаки давно значилась в списках тех, что часто сбегал от старика.
Воспользовавшись возможностью, я проскользнул к двери и выскочил в напитанный влагой и наполненный запахом осеннего тлена парк.
От пристани к санаторию шли две дороги. Одна покороче, но не асфальтированная, протоптанная просто в парке, видимо еще летом, многочисленными желающими посмотреть на реку. Вторая более длинная, дугой огибающая парк, но зато покрытая старым потрескавшимся асфальтом. Предположив, что новые отдыхающие, скорее всего будут с чемоданами, чьи колеса потребуют для себя все-таки более-менее твердого покрытия, я пошел по длинной дороге в надежде встретить их по пути.
Примерно на половине дороги, я догнал полковника. Как и любой не слишком умный служака, честно отдавший свой долг родине и не озаботившийся ни карьерой, ни связями, он дошел до звания подполковника, и был выдворен на пенсию вместе с последним повышением в звании. Родом Алексей Петрович был из Одессы, но не был в родных краях уже много лет, решив на пенсии обосноваться в Москве. В результате, рассорившись со всеми дальними родственниками и лишенный их поддержки, полковник пытался выжить в столице на одну военную пенсию, посвятив свою жизнь войне с многочисленными социальными и коммунальными службами. Видимо, чтобы передохнуть от Алексея Петровича, Собес и наградил его бесплатной путевкой в санаторий.
Ходил полковник всегда в старой, линялой, но еще весьма крепкой военной форме, и, кроме того, сохранил до сих пор свою офицерскую осанку, поэтому узнать его издалека со спины не представляло труда. Подумав, не срезать ли мне путь через парк, обходя вояку, чтобы избежать очередной нудной беседы, но, посмотрев на размокшую грязь между деревьями, я отказался от этой идеи, и, догнав полковника, поздоровался.
– Вечер добрый, Алексей Петрович.
– О, Ваня, добрый вечер, добрый. Куда спешите так?
– Я из окон заметил, что к нам паром идет. Вот, решил, так сказать, полюбопытствовать, кто же к нам приехал. Сами знаете, новых лиц давно не было.
– Ну значит мы их по дороге тут и встретим, – полковник шел размеренным медленным шагом, так что мне, поневоле, пришлось снизить темп. Идти также широко у меня не получалось, поэтому получилось, что я жалко семеню рядом.
– Кстати, – продолжил вдруг Алексей Петрович, – вы слышали последние новости? Что вы так скажете про Украину? Вот что они там делают, черти, а? Нет, чтобы сразу вопрос решить…
Тема родной в прошлом Украины была у полковника крайне болезненной. Однако, еще никому не удалось выяснить ни политические пристрастия Алексея Петровича, ни то, какую сторону в украинском конфликте он занимает. Он негодовал по любому поводу: что идет война, и, одновременно, что военные действия идут слишком вяло, что президент, не уточняя даже какой именно, никак не может договорится, что он действует слишком твердо, но полная тряпка, потому как не решается на жесткие меры.
Его нравоучительные беседы о политической обстановке изнуряли не меньше медицинских историй актера, но, к сожалению, создавали часть ежедневных ритуалов санатория. Так как все обитатели острова, включая персонал санатория, были зафиксированы в пространственно-временных координатах регулярным расписанием завтраков, обедов и ужинов, то даже законченный социофоб не смог бы избежать ни ежедневного промывания косточек всех соседей со стороны Анны Павловны, ни ворчания буфетчицы, ни распекания менторским тоном от главврача Ирины Семеновны, ни тошнотворных медицинских подробностей Петра Николаевича.
Практически отключив слух, и невпопад отвечая «Да, безусловно» и «Ну надо же» я дошел с полковником до пристани. Никаких новоприбывших не наблюдалось, однако паром продолжал стоять у берега, словно ожидая кого-то. Я оставил полковника на смотровой площадке у набережной и сбежал вниз, к пристани, чтобы хотя бы у паромщика узнать кто именно приехал к нам и куда делись эти таинственные гости.
Пьяный бородатый паромщик неожиданно встретил меня грубым окриком: «Куда прешь». Ошеломленно остановившись, я смотрел как он активно машет руками и, щедро сдабривая свою речь отборным матом, орет про то, что мне на борт нельзя.
– Да я и не хочу к вам на борт. Я только спросить хотел… – робко начал было я, но паромщик ничего не хотел слушать.
– Ага, знаем мы вашего брата. Не хочет он. Как же. Сиди на берегу, а на борт не лезь. Не тебя жду. Кыш пошел.
Продолжать беседу с грубияном совершенно не хотелось, и я, взглянув снизу-вверх на полковника, наблюдавшего за нашей перепалкой со смотровой площадки, пошел быстрым шагом короткой дорогой, через парк.
У дверей санатория меня встретила группа людей и сотрудников – по местным меркам, целая толпа.